Я закрываю глаза — и чувствую себя там, дома, в Петербурге. Нет нужды включать воображение, чтобы лёжа в кровати в полной темноте видеть вокруг себя свою петербургскую комнату, а не ту, где я живу последние три года, и где нахожусь сейчас. Распахнув поутру окно, зажмурившись, вдыхая студёный январский воздух, — нет ничего естественнее, чем поймать себя на том как с уверенностью ждёшь, что, когда откроешь глаза, обязательно увидишь свой родной двор, старые машины, о которых не знаешь, ездят ли они, высокие фонари, детские качели. Ждёшь, что услышишь пьяную песню на русском языке. Ждёшь, что почувствуешь едва уловимый солоноватый запах, доносимый ветром с залива. Ждёшь, что если зимнее утро - то непременно должно быть темно, хоть глаз выколи.
И именно этот мир в такие моменты кажется реальным, а не окружающая меня действительность. Именно этот мир кажется реальным всегда. Может быть, дело в том, что стоит мне приехать сюда, и я словно бы погружаюсь в сон, слишком долгий, не приносящий никакого успокоения; не приносящий вообще ничего. Сон, мало отличающийся от смерти. Всё вокруг кажется неживым. Дни сливаются в серовато-белый поток времени, один не отличается от другого.
Я приезжаю домой; я просыпаюсь; я живу и дышу полной грудью. За те жалкие недели, на которые я возвращаюсь, я, кажется, пытаюсь пережить и перечувствовать всё, что пропустила. Оттого эти дни пролетают как миг; а потом я возвращаюсь, и мир вновь почти останавливается, а я — почти перестаю дышать. И каждый раз сомневаюсь: не задохнусь ли во сне? доживу ли до пробуждения?