Просто я решила, что тут уже вечность не было моих почеркушечек.

---

Я очень долго бродила вокруг постов про сетевых поэтов (не люблю обобщения; на самом деле, количество талантливых, умных и неординарных авторов в сети достаточно велико, просто тех, о ком пишу я — всё равно намного больше). Так вот.

На самом деле, проблема не в том, что Стефания Данилова и ей подобные существуют и пишут. Раз пишут — значит им самим это зачем-нибудь надо. Пусть себе пишут, пусть публикуют, да здравствует свобода слова! В конце концов, на просторах рунета водится бесконечное множество безымянных недопоэтов вроде меня, о которых едва ли кто-то знает, чьи стихи никто не вздумает комментировать, потому что всем ни горячо, ни холодно.

Нет, проблема в другом, совсем в другом: в том, что их читают.
И в некотором роде, такие авторы даже ценны (разумеется, речь не о литературной ценности, а о социологической) — их творчество служит индикатором, своего рода лакмусовой бумажкой, ясно демонстрирующей уровень культурного развития общества. Их популярность - не их рук дело, а рук общества. Наших рук, то есть. И можно сколько угодно открещиваться от причастности к этому обществу, но это ничего не изменит — поливая дерьмом его, мы поливаем так же и самих себя.

И как раз именно потому, что общество это мы (Вы, я) — мы можем и обязаны изменить ситуацию. Если это нам удастся, дрянные стихи сами исчезнут с глаз долой, как и все иные проявления дурновкусия, которых сейчас вокруг пруд пруди..

---

"Этого не могло, не должно было произойти. Но в один прекрасный день началось - и все, пошло-поехало. Голуби революции летали под свист пуль, к их лапкам были прикручены листки с боевыми донесениями. Круглую белую грудку в любую минуту могла запачкать алая кровь. А что мы видим теперь? Голубки что-то такое брюзжат, ворчат и мирно поклевывают хлебные крошки... Даже дым из трубы паровоза, мчащегося по путепроводу, напоминает уже не о пороховой гари, а о костерке на пикнике. А когда проходишь под окном, на подоконнике которого хозяйка выколачивает пестрый ковер, вниз сыпятся не засохшие комья крови, а только табачный пепел да грязь с подметок. Или, скажем, бьют часы. Раньше они отстукивали кому-то последний час жизни, а теперь лишь извещают о течении времени: и золотые часы, и даже мраморные, с башни, перестали быть твердыми, они разжижились. Было время, когда женщины носили в своих кошелках вино, чтобы поить раненных бойцов революции, и тогда оно искрилось почище любого рубина. Нынче же вино стало цвета кирпича. Изрытые осколками газоны расцветали роскошными синими цветами, но вот стальных удобрений больше нет, и распускаются сплошь одни паршивые анютины глазки. А песни? Где тот особый надрыв, делавший их похожими на крик отчаяния? Синее небо, отражаясь в широко раскрытых глазах убитых, предвещало новую жизнь, теперь оно похоже на подсиненную воду в корыте для стирки. И табак утратил сладковатый привкус неотвратимой разлуки... Природа, люди, вещи потеряли наполнявшую, питавшую их силу - она ускользает между пальцами. Как воздух,как вода. А сложное сплетение наших острых как бритва нервов как-то обвисло, поистрепалось... Зато в воздухе потянуло новыми ароматами. Знакомый по прошлым годам запашок гниения, когда пригреет солнце и из-под опавшей листвы в лесу вдруг шибанет такой мерзкой тухлятиной. Это падаль, оставшаяся с прошлогодней охоты, - не отыскали псы подстреленной добычи. Гнилостное зловоние распространилось повсюду, от него человеческие пальцы теряют чувствительность, словно их поразила проказа. А ведь было время, когда эти пальцы могли нащупать путь во тьме - безо всяких дорожных указателей и фонарей. Что они могут сегодня - только ставить подпись на чеке да баб тискать. Деградация. Да, каждодневная, невидимая глазу деградация. Не сомневаюсь, Рем, что и вы очень хорошо ее ощущаете.
Если настал день, когда скрипка перестает по-настоящему выдавать тремоло, когда знамя больше не изгибается на древке леопардом, когда кофе перестает закипать с той неповторимой, клокочущей яростью, когда бойница в крепостной стене становится не орудийным жерлом, а бельмом, когда не запачканная кровью листовка превращается в рекламный листок, когда сапоги уже не пахнут звериной сыростью, когда звезда утрачивает магнетизм, когда стихи перестают быть паролем... Если такой день настал, Рем, это значит, что революции конец. Революция - время белоснежных клыков, свирепых и чистых. Ослепительно белого оскала молодых ртов - и гневе, и в улыбке. Эпоха сверкающей эмали... А потом наступает эпоха десен. Сначала они красные, но постепенно лиловеют, начинают гнить..."
(Юкио Мисима "Мой друг Гитлер")

(чёрт его знает, почему это пассаж засел в моём сознании, — но засел он крепко, намертво засел, так, что скоро я выучу его наизусть. при том, что я антимилитарист, и что ненавижу идейность революций. но юкио как всегда чудовищно хорош, даже пафос и патетика у него хороши.)

@темы: words words words

---

Вчера прочитала у Гаспарова следующую мысль: «Революцию делают не голодные люди, а сытые, которых один день не покормили.» И вот она мне всё никак не даёт покою.

Дело, наверное, в том, что я так и не пришла (и вряд ли приду когда-нибудь) к консенсусу с самой собой по поводу того, являются ли революции хорошим явлениям или-таки плохим. И хочу ли я сама на баррикады с флагом в одной руке и коктейлем молотова - в другой, или всё-таки хочу проповедовать решение всех проблем мирным путём и точку зрения, будто радикализм и идейность - удел людей не очень умных.

Но по прочтении этих слов мне вдруг подумалось, что, может быть, дело-то совсем не в уме, а как всегда — в скуке. И моя пассионарность — прямое следствие никакой не жажды справедливости, а только пресыщенности жизнью; того, что я — сытый и ни в чём не нуждающийся ребёнок из в меру обеспеченной семьи; к тому же, не с самым дурным образованием, которое открыло мне глаза на мир вокруг и позволило мечтать и думать не совсем о том, о чём мечтает и думает большая часть девочек старшего школьного возраста в двадцать первом веке. Будь я голодной — мне было бы вообще не до романтизации революции и борьбы с системой.

Но самое смешное, вот прямо тошнотворно-смешное — это то, что слова "один раз не покормили" уже ко мне не относятся. Как и ко всем остальным юным идеалистам. Мы не кормим себя сами, мы сами в себе разжигаем желание бунтовать. И ежели однажды это желание пересилит нашу общую пассивность, нам всем не поздоровится. И мы будем этому чертовски счастливы.

(Вероятно, автор хотел сказать совсем иное. Но любые слова только на половину значат то, что вкладывает в них говорящий, вторая половина — это то, что слышим в них мы, и то, какие выводы из всего этого делаем. Я услышала то, что услышала.)

---

30.11.2014 в 20:16

Пишет  рэй солнце.:

— Нет, — сказал он трудным и усталым голосом. — Все это не то. И не так нужно говорить о том, что я здесь увидел. Какого черта шатался я по заграницам? Что мне там было делать? Россия! — произнес он протяжно и грустно. — Россия! Какое хорошее слово... И "роса", и "сила", и "синее" что-то. Эх! — ударил он вдруг кулаком по столу. — Неужели для меня все это уже поздно?
Слезы перехватили ему горло, и как-то по-детски -- неловко и грузно -- он упал всею грудью на спинку стоявшего перед ним стула. Тело его сотрясалось от глухих, рвущихся наружу рыданий.

Вс. Рождественский о Сергее Есенине

---

Вот я даже не знаю, как описать словами степень моей усталости. Уже просто не могу ничего больше вообще, совсем, абсолютно.
И не хочу.
Разве что лечь на пол, включить Cranes и под неземной голос Элисон раствориться в пространстве навсегда.

@темы: полуночные страдания и боль, Ohne Musik ware das Leben ein Irrtum

---

"Я сотрясу все их мозги страданием Христа. Я заставлю их рыдать, а не умиляться..."
(Николай Николаевич Ге)

"Распятие" Ге самим Императором Александром III было названо "бойней" и снято с выставки. Художник же открыто критиковал романтизирование образов святых и Христа, считая, что только жестоким правдоподобием можно пробудить людей к вере.

Я не романтизировать мучеников не умею и, кроме того, считаю, что к вере пробуждает как раз красота; но это, на мой взгляд, гениально.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сегодня у меня явная передозировка прекрасным и гениальным:


1) О просмотренных фильмах мне вообще очень редко хочется написать. "Теория всего" — исключение. Личность Стивена Хокинга вызывала во мне бесконечное уважение всегда; но сейчас же я даже больше, до глубины души потрясена игрой Эдди Рэдмэйна, исполнившего главную роль. Он сделал это невероятно убедительно, при том, что полфильма играл почти одними только глазами — да и как ещё сыграешь человека, чьё тело полностью парализовано?





2) Воплощение посредством пластики и танца идей, заложенных Фёдором Михайловичем в "Братьев Карамазовых" — на первый взгляд, задача малоосуществимая. Эйфман справился. То есть, конечно, не до конца, многие линии не развиты или по крайней мере недоразвиты, Ивана катастрофически мало, мне нужно больше Ивана!, но... Но на всё это как-то перестаёшь обращать внимание; всё теряется за эстетическим удовольствием, которое возникает, когда ты наблюдаешь за немыслимыми, плавно-ритмичными переплетениями совершенных, как у оживших скульптур, тел.
Я рада, что моё знакомство с балетом началось с этого.

(Митя и Грушенька)

@темы: my so-called life

---

God Damn Us, Every One.

As surely as the hand that gripped the knife, as surely as the surly drunk who beat his wife, as surely as the ones who turn a profit from the strife; we are complicit, not contrite. We are as the soldiers with the guns; we’re to blame for the slaughter of our daughters and our sons, and responsible for the atrocious things our leaders all have done. God damn us, every one.

Today I heard a young man teach his brother the word “faggot” on the bus; I wanted to say something but waited for somebody else to speak up—but no one did. I admit, I wasn’t brave enough. So it resumes and continues to consume, this hatred for humanity that seems to be entombed somewhere in these living walls; we all need somebody to abuse. The crashing waves, the savage things all following father, son, mother, daughter, brother unto one-another. We are as the soldiers with the guns; we’re to blame for the slaughter of our daughters and our sons, and responsible for the atrocious things our leaders all have done.
God damn us, every one.

---

"Скука — это, несомненно, одна из форм тревоги, но тревоги, очищенной от страха. В самом деле, когда скучно, то не страшишься ничего кроме самой скуки."

"Единственное, что до сих пор привязывает меня к вещам, — это некая жажда, унаследованная от предков, чье любопытство к жизни было доведено ими до бесстыдства."

"Все, что не раздирает душу, — излишне, по крайней мере в музыке."

"Чтобы возвыситься до сострадания, нужно довести озабоченность самим собой до пресыщения, до отвращения, ибо такая крайняя степень омерзения является признаком здоровья, необходимым условием, чтобы видеть дальше собственных бед и горестей."

(Эмиль Чоран)

Меня всегда привлекали книги-исповеди, в которых авторы обличают свои пороки. Ещё лучше, когда пороки автора совпадают хотя бы частично с моими — вероятно, потому, что я всегда хотела показать людям самые тёмные уголки души, куда и сама-то заглядываю редко — стыдно и неприятно. Но чтобы сделать такое самому, нужно иметь или невероятную смелость, или невероятное самолюбие, или и то и другое, или что-нибудь ещё из того, что у меня не развито в достаточной степени. Цитируя же подобные книги я вроде как признаюсь в том, какая я испорченная; но всё-таки делаю это чужими словами. Это проще, хотя и не приносит действительного удовлетворения.

"Признания и проклятия" Чорана — это даже не исповедь; это случайные клочки мыслей, причём лишь меньшая их часть обличает грехи автора. Но обличение присутствует в самом тоне, в настроении, в абсолютном беспросветном отчаянном нигилизме и фатализме. И присутствует в той мере, что, выписав с три десятка афоризмов, я решаюсь запостить четыре; остальное — чересчур личное; не готова я выставлять себя настолько малодушной.

Хотя автора я малодушным не назвала бы никогда.

@музыка: patron saint of bridge burners - ...and never worry

@темы: полуночные страдания и боль, words words words

---

"Having moral principles is against everything I believe in. I am against anybody who is FOR anything. War I don't mind: it's patriotism that I hate. I hate things to do with flags, parades, glory and honour. All I want to do is wonder around the Earth. I don't give a shit about nations or politics or anything.
- What do you believe in then?
- Nothing. Children. The innosence of children. Humanity. Die for an idea! What a load of shit. Which idea, anyway? Communism? Paradise? Ideas are things which are all alike. That is why I like children. They don't say 'go and die for this or that". They've got too much sense."
(Pauline Melville "Eating Air")

(Я случайно перелистала в сотый раз свою обожаемую Eating Air, и мои националистические поползновения все куда-то улетучились. Что с одной стороны грустно, потому что мне кажется, будто бы я и идеологии меняю ради прикола и разнообразия; но с другой стороны, совсем неплохо, потому что мне так же кажется, что всё-таки в глубине души в это я верю сильнее. В конце концов, именно такой я когда-то твёрдо пообещала себе быть.)/MORE]

@музыка: Against me! - Baby, I'm An Anarchist!

@темы: words words words

---

Бабочки вызывают у меня одновременно отвращение (от одной мысли о шелестящих в темноте, покрытых каким-то микронным слоем пыли крылышках меня бросает в дрожь) и восхищение перед мимолётной, ускользающей их красотой. Поэтому можно представить мои чувства, когда я увидела вот это (до сих пор не знаю, что именно) в лавке редких и диковинных вещей в Руане.

---

Только сегодня открыла для себя творчество Роланда Говарда. Какой прекрасный человек и какая прекрасная музыка.


На самом деле, я не понимаю, почему он мне кажется таким удивительно красивым. Ведь он же вовсе не красив, особенно в преклонных летах; даже напротив. Но в глазах есть что-то, от чего нельзя оторваться, что-то такое бездонно-губокое, что сразу видно: этому человеку есть о чём петь.

@музыка: Ohne Musik ware das Leben ein Irrtum

---

«...И не потому ли русские любят дальние походы — военные или же просто туристические, что дорога, ее протяженность, ее нескончаемость дает душе убаюкивающее, ложное ощущение дела, которое будто бы делается, придает ложную осмысленность цели, которую якобы надо достичь, а смена пейзажей, цветных картинок даже возбуждает иллюзию, будто время течет.» (Татьяна Толстая "Русский мир")


Нет, я не понимаю людей, которые считают, что у Толстой все до единого рассказы, как на подбор — блестящи до гениальности. Что-то из её творчества, я уверена, я уже не буду помнить совсем через несколько дней, ну, может быть, недель. Да и к тому же, слишком ядовито, слишком желчно она пишет — словно в мире и так этого мало. Но всё-таки кое-что...

"Русский мир", по-моему, действительно шедеврален. Может, сказалось и то, что я прочла его, когда один из моих походов заканчивался, а я пребывала в страхе (до сих пор пребываю) перед тем, что дело делаться перестанет, и делать его придётся мне. Но, так или иначе, этот рассказ я нахожу великолепно точным от и до и готова растащить его весь на цитаты. Чего только стоят начало: «Если бы мне пообещали, что я всю жизнь буду жить только в России и общаться только с русскими, я бы, наверное, повесилась.» и конец: «А поймет ли меня кто-нибудь, если я скажу, что если бы мне пообещали, что я никогда не вернусь в Россию и не встречусь ни с одним русским, то я бы, наверное, повесилась?» Лучше о моём отношении к стране и к соотечественникам написать просто невозможно. Аплодирую.

@темы: words words words

---

немного о Боге.

Почти никогда не посещаю в Польше церковь, а вот бывая во Франции, Германии или Италии часто, если есть время, специально изучаю расписание месс и стараюсь приходить. Будучи человеком совсем не религиозным, я получаю от этого бесконечное удовольствие, душа по-настоящему отдыхает. Но получать удовольствие и чувствовать причастность к таинствам, веру во все ритуалы — вовсе не одно и то же. А так как последнее доступно только людям искренне и глубоко верующим и, более того, именно религиозным, я чувствую порой острое сожаление, что я таковой не являюсь.

Мне кажется, это действительно прекрасно: у таких людей есть постоянная опора в жизни, постоянный, ведущий их через тернии свет. Несколько раз — впервые давно, четыре или пять лет назад в Кёльне; второй раз полтора года назад во время пасхальной службы в Нотр-Дам в Париже - меня охватывало всепоглощающее, неземное чувство радости и света, о которой Достоевский устами Кириллова говорил, будто его невозможно и выдерживать более нескольких минут, так оно сильно. Воистину, это было то самое чувство; чувство, ради которого, пожалуй, стоит переживать самые тяжёлые и мрачные периоды, за несколько мгновений которого можно отдать всю жизнь — но Бога я всё же не чувствовала. Благоговение — было, но вызвано-то оно было не Богом, а только красотой, и можно, конечно, считать красоту одним из проявлений Господа, но только лишь одним из проявлений, а никак не Им самим.

Отчего-то кажется мне, будто те люди, которые верят, что в ритуалах, ими совершаемых, содержится не только красота, но и Бог — эти люди знают и понимают намного больше меня, и их вера делает их намного ближе к просветлению, нежели меня — мои знания или даже моё острое чувство прекрасного. Ибо я чувствую остро, но не глубоко; я вижу лишь лежащее на поверхности; они — стоящую за этим истину, Господа, свет.

---

Наконец-то я приехала из Парижа в Руан, который нравится мне много меньше (хорошенький, но среднестатистический), и поэтому теперь могу оглянуться на прошедшие четыре дня. Оглянуться и увидеть что-то странное.

В первый раз за всю мою жизнь я почувствовала себя здесь совершенно чужой. Всегда считала Париж вторым после Петербурга "своим" городом, чувствовала себя там, как рыба в воде, а в этот раз я бродила по широким бульварам и узеньким улочкам Латинского квартала, и чувствовала себя отчаянно одинокой и отчаянно посторонней среди всех этих компаний друзей и влюблённых пар, я захлёбывалась в океане чужих чувств, чужих жизней, чужих историй, — но мне там определённо не было места.


И всё же наиболее странные и противоречивые эмоции вызвало посещение Сен Женевьев де Буа. Вообще, ходить в Париже по кладбищам стало у меня уже чуть ли не доброй традицией: именно там больше всего дорогих моему сердцу людей. Но на Сен Женевьев я была давно, и то ли сказался мой возраст, то ли весна, но оно мне запомнилось Раем, наполненным благоуханием цветов и пением птиц. Нет, оно и осенью не менее прекрасно. Оно представляет собой кусочек России под Парижем, — слишком много России было в людях, покоящихся здесь. Но в этот раз мне открылось кое-что большее.

Я приехала рано, чуть ли не впервые отстояла всю службу в православном храме и, более того, получила от неё невероятное удовольствие (слышали ли Вы когда-нибудь, как звучит православная молитва на французском? это бесподобно) Из церкви — неожиданно для самой себя — выходила с ужасно светлым чувством, переполненная каким-то светом. А потом мне стало невероятно тоскливо. Я бродила по аллеям и видела покрытые пылью, засыпанные осенней листвою могилы. Тэффи. Гиппиус. Мережковского.

На семейной могиле Юсуповых случился разрыв. Конечно, потомки посещают, ухаживают — но Бог весть, как часто. Потому что та же пыль, те же осенние листья.
Я стою; я дочитала мемуары князя Феликса Юсупова два часа назад, в электричке; для меня этот человек — едва ли не живой. А тут — тотальное забвение.
И с другими так же. Всех посетителей — случайные любопытствующие туристы. Ну и пусть туристы; лучше туристы, чем никого совсем; но ведь должен же быть и кто-то ещё, тот, кто будет помнить, и знать, и по-настоящему любить.

Неужели этих людей, великих людей, просто однажды забудут; и кресты зарастут мхом; и все деяния, всё добро и зло, любовь, ненависть — всё обратится в ничто, исчезнет бесследно? Можно ли это допустить?
Да ведь и с простыми людьми — то же самое, нельзя же делить людей на великих и не-великих; но здесь это чувствуется острее, переживается больнее.


Всю обратную дорогу я не могла отделаться от мыслей об этом. О том, что люди должны помнить. О том, что я должна помнить.
И если когда-нибудь доведётся мне переехать в Париж, я буду ходить туда регулярно; иначе не смогу.

@музыка: Damien Saez – Dis-moi qui sont ces gens

@темы: my so-called life

---

Над тем, как я смотрю исторические фильмы/сериалы про Россию, можно или плакать, или смеяться. Вчера досмотрела "Григория Р.", охая, вздыхая, хватаясь за сердце и украдкой утирая слёзы. Грех же не порыдать над судьбой Империи, Императора и всех этих людей - хороших ли, плохих, но несомненно удивительных.

В общем, эмоции как всегда запинали здравый смысл в самый отдалённый уголок подсознания, от сериала я в полном восторге (визуальный ряд, этот ключ к моему сердцу - вообще отдельная история, чисто визуально актёры (кроме Климовой-Вырубовой, о которой уже говорилось много раз) невероятно порадовали).

Одно меня заинтересовало, даже озадачило: почему именно эта точка зрения? До сих пор ни разу не сталкивалась с тем, чтобы Распутина преподносили не то, что как положительного, а хотя бы как нейтрального персонажа. Ясное дело, правды мы никогда не узнаем, а потому каждый имеет право интерпретировать историю так, как ему угодно - но было бы крайне занятно узнать, выражал ли режиссёр просто свой взгляд, или же преследовал какую-то цель. Как бы то ни было, по-моему, это здорово: переубеждать никого не стоит, а вот дать понять, что общепринятая позиция не есть единственная - отнюдь нелишне.

Находясь под некоторым впечатлением наскетчила - по памяти и непохоже.

---

Psychic waves по всей видимости до сих пор никуда не исчезли после концерта, потому что я не знаю, как ещё объяснить это:

---

doomed from the start.

Когда-нибудь я поплачусь за то, что позволяю музыке возвращать в мою жизнь тех людей, которые давно покинули её, закрыв даже, как казалось, за собою двери. В конце концов, что-то должно оставаться только воспоминаниями, нечёткими, словно потрёпанные временем фотографии.
Но на данный момент я только благодарна музыке за это. А важнее данного момента нет ничего.

@музыка: Kasabian - Goodbye Kiss